Рухани и Эрдоган: разговор историей, языком, пером или оружием
В геополитике Большого Ближнего Востока тюркский фактор сменяется курдским.
В преддверии намеченного на середину апреля визита президента Ирана Хасана Рухани в Турцию эту страну посетил глава МИД Ирана Мохаммад Джавад Зариф. На переговорах со своим турецким коллегой Мевлютом Чавушоглу, премьер-министром Ахметом Давутоглу и президентом Реджепом Тайипом Эрдоганом он «сверил часы» как в деле развития двухсторонних отношений, так и в оценке складывающейся непростой ситуации на Большом Ближнем Востоке.
Иран и Турция — две бывшие империи, которые на протяжении веков, выстраивая друг с другом отношения, тонко чувствовали себя и международную конъюнктуру. То сближаясь, то вступая в вооруженную схватку или жестко конкурируя, они набили руку в искусстве посылать соответствующие сигналы, которые можно рассматривать как стремление обеспечить кредитование своей политики. Еще совсем недавно Турция выступала в отношении находившегося в режиме санкций Ирана с позиции сильного. С одной стороны, она, как единственная исламская страна, входящая в состав НАТО, невзирая на давление США и Европы, развивала сотрудничество с Ираном в различных сферах, особенно в сфере энергетики. До выхода Ирана из режима санкций Турция оставалась в ряду самых крупных его торговых партнеров.
В 2014 году товарооборот между двумя странами достигал $14 млрд. Одно время Турция выступала даже в роли посредника налаживания диалога между Ираном и Западом по решению проблемы с его ядерной программой, голосовала против введения санкций против Тегерана. Поэтому фраза, произнесенная главой МИД Ирана Зарифом (на совместной с Чавушоглу пресс-конференции), о том, что «Турция в самые тяжелые для Ирана дни, когда против страны были введены санкции, поддержала Иран», имеет объективное звучание. В то же время публично фиксирует факт наличия уже «другой» Турции, растерявшей свой потенциал в лабиринтах мировой и региональной геополитики, и нового Ирана.
В Тегеране настороженно относились и относятся к турецко-азербайджанскому лозунгу «одна нация — два государства», справедливо полагая, что подобно тому, как Запад выдвигал на первое место курдский вопрос, затрагивающий одновременно интересы сразу трех стран — Ирака, Сирии и Ирана (Турция самоуверенно полагала и полагает, что ей удастся «по-своему» решить эту проблему на собственной территории), так и действия Анкары и Баку в направлении тюркского вопроса объективно стимулируют в Иране сепаратистские настроения азербайджанцев. Поддержка Западом азербайджано-турецких энергетических проектов, начиная от трубопровода Баку — Тбилиси — Джейхан при сохранении Ирана в режиме санкций, придавали стратегическому альянсу Баку и Анкары европейское измерение, хотя для всех был очевиден факт того, что энергетические коммуникации вокруг Армении создают геополитическую аномалию, которая неизбежно рухнет при ином раскладе сил.
Но проблема была не только в этом. В турецкой внешнеполитической стратегии наблюдался разлом системного уровня, который на определенном этапе также поддерживался ее западными партнерами. С одной стороны, Турция публично заявляла о приверженности западному курсу и необходимости интеграции в ЕС. С другой — обозначала через доктрину неоосманизма, замешанную на пантюркизме, курс на восток. Когда Турция позиционировала себя в качестве демократии западного типа в кемалистском обрамлении (на мусульманском пространстве), Европа с интересом наблюдала за этим историческим экспериментом. Но когда Турция со своей «европейской виртуальной идентичностью» бросилась укреплять влияние на территории бывшей Османской империи, ее там откровенно не приняли.
Сегодня бывший президент Франции Николя Саркози, ныне возглавляющий ведущую оппозиционную партию, заявляет: «Турция находится в Малой Азии. Это великая страна, великая цивилизация, но это — мост между Азией и Европой. Турции нет места в Евросоюзе, и я всегда придерживался этой позиции. Это вовсе не значит, что я имею что-то против турок, они нам нужны, это наши союзники в рамках НАТО. Но когда мы начнем объяснять, что Турция — это Европа, школьникам придется разъяснять, что европейская граница проходит в Сирии. Это лишено здравого смысла. Евросоюз — это союз европейских стран. Даже в географическом смысле Турция имеет только один берег Босфора в Европе».
Да и в тактических альянсах с некоторыми арабскими странами — Саудовская Аравия, Катар — Турция никогда не выступала в роли ведущей стороны, точно так же как и в отношениях с Ираном, объективно позиционирующим себя не только в роли самодостаточного, богатого углеводородами геополитического игрока в регионе, но и в качестве оплота и центра мирового шиизма. Еще в начале 2016 года президент Эрдоган обвинял Иран в «обострении отношений с Саудовской Аравией и нагнетании обстановки в регионе». Сейчас же министр иностранных дел Чавушоглу заявляет, что «иранскую миротворческую политику в регионе нельзя игнорировать». В чем же дело?
Теоретически можно рассуждать о том, что Турция и Иран могут стать ситуативными союзниками, если иметь в виду, что они — неарабские страны Ближнего Востока, но при условии, что Турция и Иран обозначат единый подход к сирийскому режиму Асада, ставшему яблоком раздора. Есть и другая предпосылка: обе страны не демонстрируют готовность признавать появление в той или иной форме курдского государственного образования. Но для альянса с Ираном, как отмечает турецкая Stargazete, «Турции придется провести радикальные изменения в своей внешней политике». Возможно ли такое на практике?
Все построено на парадоксах. Как Турция обязана США падением своего влияния в регионе, так и Иран — объективно — обязан им ростом своего влияния в регионе. США, убрав в 2003 году с ближневосточной шахматной доски Ирак, заполнили вакуум не своим союзником по НАТО Турцией, а Ираном, выставив его в качестве геополитического противовеса Турции и ряду арабских стран. Как ни странно, но сирийский кризис — «ария из той же оперы», только уже с подключением России и появлением феномена ИГИЛ. В результате в геополитическом отношении Турция и Иран поменялись в регионе своими местами, и кто теперь ответит на главный вопрос: где концентрируется внешняя политика Анкары — на неоосманизме, пантюркизме, европоцентризме или уже на растворении в мусульманском мире?
В Ираке Анкара пытается заигрывать с Курдской автономией, граничащей с Турцией, в Сирии борется против автономии местных курдов, одновременно вступив в гражданскую войну со «своими» курдами. Иран поддерживает шиитов в Ираке и в Сирии, точно так же, как в Йемене и в странах Персидского залива, но выступает против курдов, поскольку они и на его территории уже становятся проблемой. На днях лидер иранских курдов в изгнании Мустафа Хиджри объявил о переносе борьбы на территорию Ирана и продолжения там борьбы за права курдского населения, «прекращённой в одностороннем порядке около 20 лет назад».
Россия, обозначив вывод своих ВКС из Сирии, сохраняя при этом свое военное присутствие в этой стране, с одной стороны, укрепив Асада, предоставляет ему возможность самому завершить процесс освобождения страны от ИГИЛ. С другой — Москва заявила, что в случае необходимости готова увеличить свое военное присутствие в этой стране. В свою очередь, США отказываются четко определить свое геополитическое видение «постреволюционной ситуации» в этом регионе, продолжают держать на «длинном поводке» санкций Иран, не порывая альянса с Россией. Как заявляет глава группы Кавказа, Турции и Средней Азии варшавского Центра Восточных Исследований Кшиштоф Страхота, пока ситуация складывается таким образом, что «почти все участники широкой комбинации ставятся заложниками друг друга».
Сейчас в Сирии инициатива находится в руках Асада, ИГИЛ ранен, но не уничтожен, что «связывает» Иран. Сирийские курды, которые провозгласили «государство Рожава», создают свои институты и сохраняют вооруженные силы. Иракский Курдистан начал борьбу за провозглашение независимости, а Турция погружается в гражданскую войну, внося новый элемент в ближневосточную игру. Президент Эрдоган обвиняет страны Европы в симпатиях к курдам. При этом почти все внутренние и внешние участники сценария обозначили свое присутствие за столом переговоров в Женеве, хотя, как выразилась одна из турецких газет, «за столом переговоров у одних в качестве главного средства действий используется только язык, у других — обычное перо, а у третьих — боевое оружие». Что касается Ирана и Турции, то две страны обладают и умеют использовать все эти средства, но по-разному и с разными целями. Тем более интригующим выглядит предстоящий визит президента Ирана Рухани в Турцию, в ходе которого должны быть обозначены какие-то общие подходы к вызовам, или полный разрыв. Ближневосточная геополитическая мистерия приближается к своей промежуточной кульминации.
Источник: regnum.ru
