Владимир Маяковский в Кишиневе: к 130-летию со дня рождения поэта
Окончив Одесское художественное училище, Давид Бурлюк становится учеником Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Там он знакомится с Владимиром Маяковским. Под его влиянием Маяковский быстро входит в новый мир русской поэзии. В письме к своему южному другу Вадиму Баяну (В. И. Сидорову) уже в декабре 1913 года Игорь Северянин написал: «Я на днях познакомился с поэтом Влад. Влад. Маяковским, и он – гений».
С середины декабря 1913 года по конец марта 1914 года кубофутуристы и эгофутуристы совершают грандиозную поездку по России. Скандально настроенные на общение с публикой, они, тем не менее, стремились соединить пропаганду новой эстетики и поэтики с меркантильными целями. Члены группы «Гилея» Давид Бурлюк, Василий Каменский и Владимир Маяковский выступили с докладами и чтением стихов в 16 городах. Харьков, Симферополь, Севастополь, Керчь, Одесса, Кишинев, Николаев, Киев, Минск, Казань, Пенза, Самара, Ростов-на-Дону, Саратов, Тифлис, Баку.
1 января 1914 года Маяковский писал своим родным:
«Дорогая мамочка, Людочка и Олечка! С Новым годом и с праздниками! Как живете? Я здоров и весел, разъезжаю по Крыму, поплевываю в Черное море и почитываю стишки и лекции. Через неделю или через две буду в Москве. Сегодня я в Симферополе, отсюда в Севастополь и дальше, пока не доеду до вас и тогда поцелую всех крепко».
В Симферополе, Севастополе и Керчи выступали 7, 9, 13 января. Тут программу свою объявили так: «Первая олимпиада футуризма».
К группе присоединись Игорь Северянин и его подражатель из местных Вадим Баян (В. И. Сидоров). Маяковский затмевал всех, что привело к ссоре с Северяниным. Тот решил выступать сам и покинул олимпиаду.
В Одессе и Кишиневе Бурлюк, Каменский и Маяковский выступали с местным критиком Петром Пильским. Прибыли 15-го.
«Появление их на улицах города вызвало всеобщее отвращение, хотя толпы зевак и ходили за ними по пятам», – сообщал Гр. Ф. 16-го в газете «Вечерняя южная мысль».
16 и 19 января – вечера в Русском театре. 17 января «Одесские новости» опубликовали: «Вчера вся Одесса обчаялась, обужиналась, окалошилась, ошубилась, обиноклилась и врусскотеатрилась. Сбор был шаляпинский». Выступали по очереди: Петр Пильский – со вступительным словом о футуризме и футуристах; Василий Каменский – с отповедью критикам футуризма и рассказом о достижениях футуристов в творчестве; Давид Бурлюк – с лекцией о кубизме и футуризме, ретроспективой истории искусства от барбизонцев до новейших групп и течений в русском искусстве; и в конце – Владимир Маяковский с рассказом о достижениях футуризма. После этого Каменский, Бурлюк и Маяковский читали свои стихи.
Но та же газета 18 января была более откровенна: «Г. Маяковский — очень развязный молодой человек в розовом пиджаке. И опять были фразы, фразерство, бесконечное, крикливое, вызывающее фразерство о старых “палаццо”, о моли, въевшейся в голландские гобелены, о покрытом фабричной копотью городе, о юношах, вычерчивающих античные головки. И так же, как у г. Каменского, были какие-то счеты с критиками, с Яблоновским. И очень плохо, неумело скрываемое желание вызвать шум, скандал, протесты. Несколько раз повторял г. Маяковский, что он, чувствующий свое превосходство над толпой, будет очень рад, если его освищут. И никто ему не свистал… Потом все трое читали свои плохие стихотворения, в которых было все, что угодно, но только никак не новое искусство, потому что все они сделаны очень банально».
Одесскому турне футуристов было посвящено около 120 очерков, обзоров, статей, фельетонов, дружеских шаржей и пасквилей. Критически настроенная к футуристам «Вечерняя южная мысль» отмечала: «Особняком от всей этой каши стоит В. Маяковский».
В те дни в Одессе Маяковский влюбился до безумия. В письме к А. Розенбойму Давид Бурлюк писал:
«…. в Одессе во время выступления с Петром Пильским и Володя имел свой роман с Марией – младшая-бедная сестра Катерины, жены румынского помещика. Я ее (Катерину) знал в 1906 г. в Харькове – они были богатые люди, и художник Митрофан Семенович Федоров писал ее портреты».
По другим данным, Маяковский влюбился в Одессе в Марию Александровну Денисову-Щаденко (1894-1944). Она также родилась в Харькове, но в семье крестьян. В Одессе училась в престижной частной гимназии мадам Бален де Балю. И тогда проживала у старшей сестры Екатерины, бывшей замужем за инженером Филипповым, по улице Каренгозова, 16, кв. 4 (ныне – ул. Толстого). В 1911 году бросила гимназию и поступила на частные курсы художника Ю. Р. Бершадского. В ней признали талант ваятеля. Это определило ее будущую творческую жизнь. Дом Денисовой-Филипповой знала вся литературная Одесса. Тут устраивались шумные «обеды». На одном из них побывал и Маяковский. Он видел Марию в Москве на выставке в конце 1913 года. Тогда представился как «один в черном». А тут он влюбился в нее сразу и окончательно. Много шутил, читал стихи. Уже 20 января, перед отъездом в Кишинев, признался ей в любви. Но Мария не приняла его предложение. Боль сердца поэт переплавил в первые стихи поэмы «Облако в штанах», которые и прочитал своим друзьям в вагоне, следовавшем в Кишинев. Мария вскоре вышла замуж за инженера В. Л. Строева, уехала в Европу. Там родила дочь. Но тут лучше обратиться к одесским воспоминаниям Василия Каменского.
«Колесо жизни вертелось. Нам надо было ехать в Кишинев, но Маяковский задерживал отъезд. Мы волновались. Дело в том, что Маяковский влюбился здесь в красавицу Марию Александровну и по этому неожиданному случаю “сходил с ума”. Он рвал и метал и вообще не знал, как быть, что предпринять, куда деться с этой нахлынувшей любовью. Семнадцатилетняя Мария Александровна принадлежала к числу тех избранных девушек того времени, в которых сочетались высокие качества пленительной внешности и интеллектуальная устремленность ко всему новому, современному, революционному. Стройная, обаятельная, “с глазами южной ночи” – это она сразу же представилась воображению поэта:
а я одно видел:
вы – Джиоконда,
которую надо украсть!
Двадцатилетний Маяковский, еще не знавший любви, впервые изведал это громадное чувство, с которым не мог справиться. Взволнованный, взметенный вихрем любовных переживаний, после первых свиданий с Марией он влетал к нам в гостиницу этаким праздничным весенним морским ветром и восторженно повторял: “Вот это девушка, вот это девушка!”. Или вдруг, обвеянный мрачными предчувствиями возможной неудачи, он нервно, задумчиво шагал по комнате, чтобы вскоре же сказать:
«Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина стонет, корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!».
И мы действительно в эти дни не могли узнать прежнего беспечного Володю, который теперь рвал и метал, бегал по комнате из угла в угол, как лев в клетке, и вопрошающе твердил: “Что делать? Как быть?”.
Бурлюк, в лорнет наблюдая за влюбленным другом, развалившись на диване, тихонько и нежно подсказывал:
– Напрасно страдаете. Ничего не выйдет. Из первой любви никогда ничего не выходит.
Маяковский рычал:
– У всех ничего не выходит, а у меня выйдет.
Бурлюк стоял на своем:
– Напрасно страдаете, Владим Владимыч.
И вот с глыбой-Маяковским началась тропическая малярия любви.
Вы думаете, это бредит малярия!
Это было,
было в Одессе.
“Приду в четыре”, – сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять.
Маяковский потерял покой. Первая праздничность встреч сменилась острой болью тревоги.
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам – Люде и Оле,
ему уж е некуда деться. И мы это видели.
И посоветовали Маяковскому ускорить объяснение с Марией Александровной, так как выступления наши в Одессе кончились и нам надо было торопиться в Кишинев.
Развязка пришла.
Двери вдруг заляскали,
будто в гостинице,
не попадает зуб на зуб.
Вошла ты,
резкая, как “нате!”
муча перчатки замш,
сказала:
“Знаете:
я выхожу замуж”.
Ошеломленный Маяковский в этот же вечер решительно заявил: “Едем”, и курьерским поездом мы помчались в Кишинев.
В вагоне-ресторане мы сначала втроем очень долго молчали, пока, наконец, Давид Давидович Бурлюк, размышляя о Марии, не произнес:
Но я другому отдана
И буду век ему верна.
Маяковский тяжело улыбался, молчал.
Через несколько дней, направляясь из Кишинева в Николаев, а потом в Киев, Маяковский, сидя в купе и поглядывая в окно, напевал:
Это было,
было в Одессе…
Именно эти памятные строки вошли вскоре в его прекраснейшую из поэм “Облако в штанах”, или, по первому названию, “Тринадцатый апостол”.
Как вагон, тесна была ему тогдашняя жизнь, и потому так сокрушительно рвался он к просторам будущего.
…вижу идущего через горы времени,
которого не видит никто.
В Киеве Маяковский весь был охвачен пламенной мыслью сделать будущую поэму грандиозной вещью.
– Чтобы, как крейсер! – говорил он».
Вот с каким настроением Владимир Маяковский вечером 20 января 1914 года приехал в Кишинев и поселился в гостинице «Швейцарская». Через дорогу городской парк с величественным памятником Пушкину. Кажется, Пушкина он не приметил, прошел мимо. Рядом, справа от сада Благородное собрание с большим залом, ожидавшим уже футуристов, о приезде которых несколько дней трубили газеты и афиши.
До Кишинева путники следовали на поезде по маршруту: Одесса-Раздельная-Кучурган-Новосавицкая-Тирасполь-Бендеры-Варница-Булбоака-Мерены-Кишинев.
«Футуристы в Кишиневе
Василий Каменский
Давид Бурлюк
Владимир Маяковский
Петр Пильский – вступительное слово: “Футуризм и футуристы”
Благородное собрание
Во вторник 21 января 1914 года вечер футуристов из Москвы».
Согласно программе, после вступительного слова одесского критика Петра Пильского, выступали поэты Василий Каменский, Давид Бурлюк и Владимир Маяковский. Маяковский был неудержим. Публика восхищалась и негодовала. А он бросил ей в зал свое «Нате!».
Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько стихов шкатулок,
я – бесценных слов мот и транжир.
Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
где-то недокушанных, недоеденных щей;
вот вы, женщина, на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковин вещей.
Все вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
ощетинит ножки стоглавая вошь.
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется – и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я – бесценных слов транжир и мот.
Галерка ликовала. В партере покидали свои места. Через месяц в вышедшем в Кишиневе литературном сборнике бессарабских футуристов «Первогром» в статье «Кубо-футуристы в Кишнеграде» Фегрино писал: «… Идем, запасшись тухлыми яйцами и гнилым картофелем. Потырились в Благородку. Касса, барышня-брюнетка. Золотой нос и красные квадраты на лице вызывали недоуменные улыбки у самых заплесневелых кишиневградцев. К футуристам они ползли, как в зверинец. Они нетерпеливы, им хочется скорее видеть и слышать эту разновидность людей, этих странных, скандально-шумных зверьков. И вот поднимается занавес…
За столом, крытым скатертью из пестрых лоскутков, сидят они, кубо-футуристы, речетворцы гениальные: Владимир Маяковский, Василий Каменский, Бурлюк, художественно раскрашены. Маяковскому к лицу его ярко-розовый “спинжак”. Непринужденны, горды они, люди Сегодняшнего Дня… Говорит П. Пильский… Говорит долго, дельно, убедительно. Не футуристов защищал, а кишиневградцев оскорблял… В. Каменский плюется словами, плюется медленно, тягуче…
Владимир Маяковский – яркий, внушительный. Мастер слова. Аплодисменты гулкие, долгие, яростные, проводили его (эти же аплодисменты провожают и врагов футуризма). Бурлюк – о живописи от Адама до наших дней. Иллюстрирует свой доклад световыми картинами. Публика хрюкает, мяукает от удовольствия.
Поэзы… Недоумение, улыбки, хохот. Маяковский читает поэзу. Хохот… Уходит.
“Просим еще”. – Бросает в публику. – “Вечер кончился”.
За ненадобностью бросаем картофель и яйца под ноги извозчичьей кляче. Вива, футуристы!»
Но до этого, сразу же после вечера в Благородном собрании, как и в других местах России, газетчики обрушились на футуристов. «Новости Кишинева» (23 января): «…это пошлость, это наглость, это нахальство… Они говорят, что они люди “упорно ищущие”. Да, ищущие дураков и деньги». Газета «Друг» ( 23 января) посвятила футуристам статью, стишок и фельетон «Поэзо-дураки». Осуждая Маяковского за стихотворение «Нате!», газета признала: «…взамен тухлых яиц и моченых яблок на эстраду сыпались одобрительные возгласы и поощрительные реплики: “Валяй, брат! Жарь его! Разделывай! Подзуживай! Валяй, брат, дальше!”».
Наслышанный о скандалах в Одессе и Кишиневе, Николаев встретил футуристов 24 января фельетонами. Власти требовали не касаться ни начальства, ни Пушкина. Доклады обрывались на полуслове.
21 февраля 1914 года в Москве прошел совет Училища живописи, ваяния и зодчества. О его решении 25 февраля сообщила газета «Новь»: «Ввиду того, что гг. Бурлюк и Маяковский продолжали выступать на диспутах, совет преподавателей вынужден был исключить их из числа учеников. Дело об исключении через несколько дней поступит на утверждение и. о. попечителя Училища министра внутренних дел Н. А. Маклакова».
Маяковский Владимир Владимирович (1893, Багдади, Кутаисская губерния-1930, Москва), поэт, художник, футурист, признан одним из крупнейших поэтов ХХ века. Оказал большое влияние на Вознесенского, Евтушенко, Рождественского и др. Ему открыты памятники, его именем названы улицы, театры, станции метро и пр. В 1906 году приехал с семьей в Москву. Жили без отца, бедно. Трижды подвергался арестам. В тюрьме начал писать стихи. С 1911 года ученик Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Познакомился там с Д. Бурлюком, примкнул к кубофутуристам. В 1923 году придумал свою знаменитую «лесенку», ставшую его «визитной карточкой».
Бурлюк Давид Давидович (1882, Харьковская губерния-1967, США), русский и американский поэт, художник, один из основоположников футуризма. В 1911-1914 годах учился с Маяковским в Училище живописи, ваяния и зодчества. В 1920 году эмигрировал в Японию, где занимался живописью. В 1922-м переехал в США. В 1956, 1965 годах посещал СССР.
Каменский Василий Васильевич (1884, близ Перьми-1961, Москва), поэт-футурист, прозаик, художник, авиатор. После авиакатастрофы в 1912 году переехал в Москву и примкнул к кубофутуристам.
Пильский Петр Моисеевич (1879, Орел-1941, Рига), журналист, писатель, литературный критик. С 1910 года жил в Киеве, Одессе, публиковался в местных изданиях. В 1918 году из-за антибольшевистских фельетонов бежал в Бессарабию, через три года с румынским паспортом приехал в Эстонию. Был сотрудником, зав. отделом рижской газеты «Сегодня», где вышел очерк Игоря Северянина «Цветущая Бессарабия».
В память о пребывании Маяковского в Кишиневе на Комсомольском озере был открыт памятник поэту. Но в 90-х годах «новые молдавские демократы» увезли его в неизвестном направлении. И на Валя Морилор торчит лишь постамент в виде куба. Очевидно, в память о кубофутуристах.
Однако поездки в январе 1914 года в Одессу и Кишинев, житейские страсти и любовные, роковые – навеки замерли в строках-памятниках поэмы «Облако в штанах».
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было,
было в Одессе.
«Приду в четыре», – сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять.
Вот и вечер
в ночную жуть
ушел от окон,
хмурый,
декабрый.
В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры.
Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце – холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское…
Двери вдруг заляскали,
будто у гостиницы
не попадает зуб на́ зуб.
Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала:
«Знаете –
я выхожу замуж»…
Виктор Кушниренко, историк литературы
