Родом из Чадыр-Лунги: академик Михаил Губогло — ко дню рождения знаменитого земляка

GagauzNews, 25 октября, Ната Чеботарь. Наш знаменитый земляк, уроженец Чадыр-Лунги, академик Михаил Николаевич Губогло (1938-2019), долгие годы проживавший в России, по возможности, всегда возвращался в Гагаузию.

Ему так необходимо было пройтись по знакомым местам, надышаться воздухом родины, услышать родную гагаузскую речь и хоть на мгновение на волнах памяти вернуться в то невозвратное время безмятежной юности и безграничного счастья, когда вся жизнь еще была всего лишь чистым белым листом, на котором еще только предстояло написать свою собственную историю.

В один из таких визитов мне довелось взять у него интервью и хотелось, чтобы оно было совершенно не похожим на все остальные – серьезные, тяжелые, нагружающие информацией и аналитикой.

Наша беседа была похожа, скорее, на беседу деда и внучки, которые встретились после долгой разлуки и поговорили о вещах, о которых раньше никто не спрашивал.

Я обязательно расскажу вам о неоценимом вкладе Михаила Губогло, известного российского этнолога и этносоциолога, доктора исторических наук, профессора, почетного академика Академии наук Молдовы, в мировую науку, но это будет в следующий раз.

А сегодня, в день рождения Михаила Губогло, я хочу познакомить вас с человеком, тосковавшем по своей малой родине, по традициям своих предков, по родному гагаузскому говору и поэтому связавшему всю свою жизнь с исследованиями этнического характера.

Пусть эта публикация станет данью памяти нашему знаменитому земляку.

— Михаил Николаевич, скажите, имея столько достижений, осталось ли что-то, о чем Вы мечтали, но так и не смогли осуществить?

— Я очень долго мечтал совершенно свободно владеть английским и молдавским языками, но, к сожалению, на этих языках я разговариваю с трудом. Если бы я владел английским, я был бы «человеком мира» (мне приходится выступать с лекциями в разных странах). Например, однажды мы с супругой были приглашены в турне по двенадцати американским университетам, и мне приходилось читать лекции с переводчиком. Так что, если упрощенно отвечать на этот непростой вопрос, больше всего я хотел бы быть полиглотом.

— Вы помните самый ценный совет, который Вам дали и который повлиял на всю Вашу дальнейшую жизнь?

— В 1949 году мы были депортированы в Сибирь, и, к сожалению, потеряли контакт с моим дядей Михаилом Петровичем Губоглу (старшим сыном деда, братом отца, который был крупнейшим востоковедом, графологом, читал лекции в Сорбонне и т.д.). Мы были в депортации до 1956 года. В 9-м классе я был старостой химического кружка, очень увлекался химией, опытами, собирался поступать в Свердловский политех. Но в том же году мой дядя приехал в Ташкент  в качестве руководителя румынской делегации востоковедов. И он мне посоветовал поступать на факультет востоковедения и восточных языков. Я его послушался и резко поменял свою позицию, вместо химии начал готовиться поступать на востоковедение. И это был самый мощный совет, потому что в итоге я стал историком и продолжил семейные традиции.

— Как бы Вы изменили окружающий мир?

— У меня есть, так сказать, триада, над которой я много работаю, над которой работают мои ученики и аспиранты: от толерантности к доверительности, от доверительности к солидарности. Больше всего в нашей современной жизни людям не хватает доверительности и солидарности. К этому следовало бы стремиться.

— Изменилось время, изменились люди. Эпоха коллективизма и солидарности, по-моему, навсегда осталась в прошлом. По-Вашему, люди стали хуже, чем раньше?

— Ну, то, что мы раньше называли «советским народом», «новой исторической общностью», то, что было продолжением многовековой традиции императорской России, а потом и советского времени, — вот именно инерция этого наследия до сих пор украшает людей.

Сейчас не люди плохие. Сейчас людей стараются сделать хуже, сделать их индивидуалистами. Смещение акцента с коллективизма на индивидуализм делает людей хуже. И необходимо время, чтобы, пройдя через индивидуализм, через «волчьи законы», снова вернуться к принципам коллективизма, к принципам соборности, к тому, что люди должны друг друга любить, помогать, уважать друг друга, обмениваться духовным богатством.

— Вы думаете, это произойдет скоро?

— Не уверен. Пока что люди от этого очень далеки, они, скорее, звереют, чем добреют.

— Какие Ваши идеи, на Ваш взгляд, принесли бы значительный прогресс в сфере Вашей деятельности?

— Прежде всего, одна из моих идей, по которой я написал целую книгу, — соблюдение прав народов. То есть права человека у нас более-менее соблюдаются, но у нас нет института, нет законов, нет принципов, соблюдающих права народов. Потому что, если люди замкнуться наедине с собой, у них не будет возможности воспроизводить этническую национальную культуру. Во всех государствах должны быть приняты такие законы, чтобы и законодательные, и исполнительные органы соблюдали права народов.

— Кто служит Вам идеалом среди исторических личностей?

— Далеко ходить не буду: моим идеалом всегда был мой дядя – выдающийся востоковед, выдающийся графолог Михаил Губоглу, человек, отдавший свой талант и все свои силы науке. Он расшифровывал письмена турецких султанов, написанные на староосманском языке. Причем переводил их на современный французский.

— Кстати, почему у ваших близких родственников, принадлежащих к одной семье, фамилии пишутся по-разному? Почему Губоглу, а не Губогло?

— Последняя буква в нашей фамилии румынизирована. В межвоенный период (1918 – 1940 гг.) с целью изменить фамилию Губогло на Губоглу (на манер Мунтяну, Садовяну, Когэлничану и т.д.) моему деду пришлось заплатить упряжку лошадей и фаэтон, чтобы жандармерия в Бендерах, где дядя учился в гимназии, поменяла букву. Потому что иначе его могли не принять в Черновицкий университет. А так его приняли, перед ним открылись широкие возможности. Потом он стал доцентом Ясского университета, а затем – профессором Бухаресткого.

— Какие предпочтения у Вас в литературе?

— Авторы, которых я люблю и могу читать ночами, — это, прежде всего, Бунин, Лермонтов и Есенин. Конечно, люблю Булгакова. «Мастер и Маргарита» — произведение, которое я знаю почти наизусть, то же с «Белой гвардией», «Собачьим сердцем» и «Театральным романом». Но Бунин и Лермонтов для меня, несомненно, выше.

— Чем Вы занимаетесь в свободное время?

— Перехожу от одного вида деятельности к другому. Свободного времени у меня нет.

— Что в Вашей работе самое главное?

— Быть правдивым. Быть ответственным за каждую цифру, за каждый источник, который использую. И не относиться к цитированию поверхностно, чтобы каждое мое слово, каждую цифру читатель мог перепроверить.

— Если что-нибудь совершенно выводит Вас из себя, как Вы реагируете?

— Ну, я большой мастер ненормативной лексики, поэтому отреагировать могу бурно.

— По-моему, все гагаузы – мастера ненормативной лексики…

— Сейчас – может быть. А вообще, раньше ничего подобного не могло быть. У гагаузов в присутствии женщины не принято было (в любом возрасте, в любой ситуации) позволить себе грубо выражаться. В Сибири, куда нас депортировали, если ты не употреблял ненормативную лексику, на тебя смотрели с подозрением:  ты или доносчик, или у тебя камень за пазухой. Поэтому первые годы, когда местные мужчины начинали ругаться при женщинах, наши гагаузы бросались в драку. А потом уже, через несколько лет, им пришлось говорить, как все, чтобы их считали своими.

— У Вас есть вредные привычки?

— Да (смеется). Мне нравятся красивые женщины.

— Разве это плохо?

— Просто иногда мешает работе и отнимает время.

— Ну, Татьяна Ивановна (супруга), вижу, давно «просчитала» Ваш характер и не препятствует Вам в подобных вещах.

— Да, она окончила мехмат, а там  учат ко всему относиться рационально. Вот она и не обращает на это внимания (смеется).

— Прислушиваетесь ли Вы в спорах к мнению, с которым не согласны?

— К сожалению, нет.

— Это присуще настоящим гагаузам?

— Вы тоже упрямая?

— Очень.

— Так это же прекрасно!

— Спасибо. И последний вопрос: что бы Вы пожелали жителям нашей маленькой гагаузии, Вашей исторической родины.

— Никогда не падать духом!