Современный Иран называется Исламской Республикой и внешне предстает вполне скромной и богобоязненной страной. Между тем далеко не все жители страны три раза в день молятся, повернувшись лицом к Мекке, и воздерживаются от алкоголя, как то предписывают исламские догматы.

Ярко накрашенные женщины в очень коротких юбках сидели за праздничным столом, на котором стояла и водка, и другой алкоголь. Они смеялись и разговаривали с мужчинами.

Я был в гостях в семье Салима, университетского преподавателя из Тегерана. Памятуя о предыдущих путешествиях по исламским странам, я удивился: как же так, женщины сидят за столом вместе с нами! И я сразу же получил решительную отповедь от жены Салима, интеллигентной дамы средних лет: «Мы нормальные цивилизованные люди! До того как власть захватили эти бородатые, жили так же, как европейцы. Да, теперь они заставляют нас ходить в платках и накидках на улицах, но, к счастью, до квартир пока не добрались!»

Но, как выяснилось, бородачи добрались и до квартир. Хозяин дома, прежде чем налить мне водки, осторожно поинтересовался, не живут ли со мной в гостинице подозрительные люди, не донесут ли полиции, учуяв запах спиртного. Я решил не искушать судьбу и подождать с выпивкой до Москвы.

Поначалу я счел Салима своего рода белой вороной, однако, посещая дома других образованных иранцев, пришел к выводу: большинство представителей среднего класса в больших городах — правоверные мусульмане не более чем, например, обычные москвичи. Оказалось, что все они ненавидят нынешний режим, а святой для шиитов город Кум, откуда и началась исламская революция, неизменно называют «муллоградом».

Правда, я говорил только по-английски и общался в основном с образованными иранцами. Мои знакомые с грустью признавали, что «людей базара» и крестьян «режим мулл» вполне устраивает.

В отличие от советской Средней Азии, где были секуляризированы все слои населения, в Иране образовался чудовищный мировоззренческий разрыв между образованным прозападным средним классом и традиционным обществом, живущим по практически средневековым нормам. Именно они и стали основной силой Исламской революции 1979 года, успешно бросившей вызов ускоренной вестернизации страны.

Эхо Советов

Умонастроения местной интеллигенции напомнили мне о богеме позднесоветской России, которая жила в двух параллельных мирах: на улицах и на работе — коммунистические лозунги, а дома — запрещенный Солженицын, радио «Свобода» из приемника и бесконечные кухонные разговоры о «проклятой советской власти».

Сходство с коммунистическим режимом было и чисто визуальным: так, на городских улицах отсутствовала реклама, а после 11 вечера закрывались все рестораны, город вымирал. В СССР всюду висели коммунистические лозунги, а в Иране — плакаты «Как правильно одеваться женщине» и агитки, разъясняющие злобную сущность «государства шайтана» США.

Так же, как и в Стране Советов, иностранцы вызывали неподдельный интерес у местных жителей. Меня останавливали люди на улицах — им просто хотелось поговорить с чужеземцем.

Мы вас терпим

Иранский режим, конечно же, мягче советского: жители Исламской Республики могут путешествовать за границу (лично видел, как, оказавшись «за бугром», иранские женщины первым делом срывали ненавистные платки), многие молодые люди учатся за рубежом (даже в ненавистной «стране шайтана»).

Но даже те, кто не выезжал из страны, отнюдь не живут за «железным занавесом»: благодаря интернету и спутниковым тарелкам они прекрасно осведомлены о жизни в остальном мире.

Кстати, иранский режим мягок и по сравнению со многими соседними арабскими странами: например, с Саудовской Аравией. В Иране женщины носят лишь платок, а не паранджу, да и одежда у них вполне современная.

Женщины могут передвигаться по улицам без сопровождения мужчин, водить машину и даже курить (правда, только в больших городах). Вполне терпимо иранские власти относятся и к христианам. Так, во многих городах страны есть армянские кварталы, где носить хиджаб необязательно. В исламской республике множество армянских церквей, а для религиозных нужд армянам разрешается делать вино. Есть в Иране и православные русские церкви (после Октябрьской революции в страну бежало много славян).

Интересно, что Иран отнюдь не производит впечатления страны третьего мира: великолепные дороги, добротные современные дома, чистые улицы. Например, среднеазиатские республики (пожалуй, за исключением Казахстана) выглядят куда беднее и провинциальнее.

Однако суровые нравы местных властей дают о себе знать. Вот, например, рассказ русского инженера, гражданина Ирана: «Как-то мой двенадцатилетний сын пошел вслед за соседской девочкой-ровесницей. Он не хотел ничего плохого, просто шел за ней, сам толком не понимая зачем. Но родители девочки пожаловались в полицию. Меня пригласили в участок. Начальник полиции сказал, что по закону моего сына должны побить палками, однако позвоночник у ребенка слабый и вполне может сломаться. Полицейский выдержал многозначительную паузу: «Но мы добрые и прощаем вашего сына!». Этот рефрен — «мы добрые» — нам приходится слышать постоянно. То есть иранские власти не требуют, чтобы мы жили по законам ислама, но как бы намекают, что делают нам одолжение».

Новая сила

Символом нынешних «новогодних» протестов в Иране стало фото молодой девушки с обнаженной головой, поднявшей ненавистный платок на палке.

Скорее всего, эта девушка принадлежит как раз к среднему классу. Именно такие граждане были главной движущей силой так называемой «зеленой революции» 2009 года, поднявшейся из-за сомнений в честности президентских выборов после победы консерватора Махмуда Ахмадинежада.

Сторонники условного «либерала» Мир-Хосейна Мусави посчитали выборы сфальсифицированными и вышли на улицы под лозунгами вроде «Смерть диктатору». Волнения были жестоко подавлены полицией. В отличие от событий девятилетней давности, на этот раз в протестах участвуют не только образованные жители городов, но и рабочая молодежь с окраин.

Это меняет всю картину: средний класс немногочислен и не может быть серьезной угрозой режиму. Недовольство среди молодежи, составляющей половину населения, куда опаснее. Нынешние демонстрации начались после поднятия цен на куриные яйца, и поначалу протестующие выдвигали чисто экономические требования. Потом, однако, появились и политические: например, о прекращении финансирования бесконечных войн на Ближнем Востоке.

Интересно, что многие представители среднего класса, участвовавшие в событиях 2009 года, к нынешним волнениям относятся осторожно. «Конечно же, мы за реформы, но сейчас мы опасаемся, как бы демонстрации не обернулись кровавым хаосом. Многие из тех, кто сегодня вышли на демонстрации, совсем не похожи на сторонников демократии», — писали мне некоторые иранские знакомые.

Кроме того, первые акции неповиновения, по некоторым данным, были инспирированы крайне консервативными силами. Ходят слухи, что по обвинению в организации беспорядков арестован бывший президент Ахмадинежад.

«Пока лучше молчать!»

Тегеран уже заявил, что беспорядки организованы зарубежными «доброжелателями», и возложил вину не только на Белый дом, но и на живущих за границей иранцев, в первую очередь американских.

В американском городе Сан-Диего, где я сейчас живу, есть мощная иранская диаспора: построен иранский культурный центр, работает несколько иранских магазинов и ресторанов. Увы, мои попытки поговорить с местными иранцами закончились полным провалом. В культурном центре мне сказали, что у них твердое правило — не касаться политики: «Если вас интересует культура, традиции страны, то мы готовы ответить на ваши вопросы».

Не повезло мне и в иранском кафе и в магазинах. Типичные ответы людей были такими: «Я ничего не знаю. Все мои родственники уже тоже в США». У меня создалось впечатление, что люди попросту боятся говорить о событиях на родине. Это косвенно подтвердил пожилой перс: «В Иране сейчас все очень непонятно, а у многих из нас там родственники, друзья — мы боимся за них. Нет, пока лучше молчать!»

Привычный язык силы

Иранские власти уже заявили, что «вместе с народом» подавили беспорядки. Однако нет никакой уверенности, что они не повторятся. Как показывает опыт последних событий на Ближнем Востоке, смута в авторитарных и тоталитарных странах нередко оборачивается этноконфессиональными (Сирия, Ирак) или межплеменными (Ливия) междоусобицами. Многонациональный и межконфессиональный Иран (кроме шиитов здесь живут сунниты — курды и арабы) вполне вписывается в этот сценарий.

Так, на севере страны компактно проживают азербайджанцы, составляющие около 20 процентов населения, на западе — курды (10 процентов), а на юге — белуджи и арабы. Нынешние волнения уже охватили Иранский Курдистан, среди демонстрантов были замечены члены арабских и белуджских сепаратистских организаций.

Впрочем, дело не только в угрозе дробления государства. Наивно думать, что в случае падения «режима мулл» страна тотчас же станет демократическим государством.

Глядя на кадры уличных беспорядков, я вспоминаю примечательную встречу в горах под Тегераном. Однажды в священный для мусульман месяц Рамадан (когда правоверным от восхода до заката солнца запрещено есть и пить) на горной тропе я застал девушку с парнем, перекусывающих у костра. Молодые люди предложили мне лепешку с шашлыком и стаканчик крепкого душистого чая. Услышав мой английский, парень сразу определил, что я из России. Как выяснилось, он учился в американском университете, и среди студентов у него было много русских друзей.

Разговор зашел об отношениях шаха и аятоллы Рухоллы Хомейни незадолго до революции. «Если бы шах мог, то убил бы Хомейни, но у него не хватило силенок, поэтому он его только выслал из страны. В итоге Хомейни начал исламскую революцию, а шах бежал из страны. Поймите, у нас не действует европейская логика. Кто бы ни стоял у власти — муллы или, наоборот, сторонники Запада, — они в любом случае будут править не демократическими методами, а силой», — объяснил молодой иранец.

По его словам, сделать Иран европейской страной, превратить Тегеран в «Париж Востока», как мечтал шах, невозможно. «У нас еще долгие годы будут понимать только язык силы», — с горечью сказал бывший американский студент.