Трудный перегон: воспоминания молдавского железнодорожника
За городом состав с металлом начал медленно набирать скорость. Наконец, пошли с ветерком. Помощником машиниста был Филипп, совсем еще юный бессарабец из Бендер. Он то и дело бросал в раскаленную топку уголек.
– Сегодня день будет жарким.
– Лето. День и должен быть жарким, – недовольно буркнул машинист. – Ты, давай, болтай меньше, да живей бросай в топку. Холодная совсем…
Машинист был прав. Топку следует разогреть до 1600 градусов. Это позволит идти по графику. А в этих местах еще, сказывают, и длинный, трудный, опасный прогон. Не дай Бог замешкаться или того хуже.
Филипп и машинист молчали. Один продолжал бросать уголек, а другой стал мучиться дремотой. Как-никак, а жена всю ночь не давала спать. «Подсыпь, да подсыпь мне уголек в топку». Ох, Лянка, Лянка… Тьфу, ты!
Машинист сплюнул из окна будки.
Господин Мовиляну ничем особо не выделялся. Среднего роста, полный, тяжелый, в летах. Но еще крепкий и властный.
А Филипп был красив. Высокий, ладный, с приятными чертами лица, темными волнистыми волосами, высоким лбом и чистыми, голубыми глазами. Но главное – он был с детства трудолюбив, старателен, подтянут. Все делал с огоньком.
За это его примечали. Недавно окончил железнодорожное училище в Плоешти. Стал слесарем. Определили в самое крупное депо. Не успел в нем освоиться, как назначили помощником машиниста. Да еще на дальние маршруты в горах.
Бросая в топку уголек, он что-то тихо напевал.
– Ты чего там бормочешь!? – угрожающе зашипел машинист. – Недоволен? А ты, думал, сразу на мое место посадят.
– Да нет. Я слова учу. Хочу по-венгерски говорить.
– Их ты!.. На венгерок потянуло. У нас, что, девок мало?
– Да я для общения…
– Знаю это общение: пять минут для ума, остальное – чтоб дала. Ха…
Въехали в тот самый перегон. И машинист высунулся из будки, напрягся.
Вокруг безлюдье. Ни колодца. Ни скота, ни домов. Ни города, ни села. Одни рельсы, шпалы да крутые повороты с перекосами. За зелеными, цветущими еще склонами, высокие горы и леса. Там прохладно. Но солнце уже высоко, палит нещадно. Ни облачка. Ни ветерка.
Да, тут помощи не жди. На себя только и надейся.
Едва машинист подумал об этом, как паровоз начал задыхаться. Пришлось сбавить скорость. Да и вовсе остановиться.
– Ну, вот, допелся…
Машинист начал долго и жутко материться. Вдруг он перешел на отборный русский мат. От неожиданности Филипп расхохотался. Надо же, и он знает русский.
Но машинисту было не шуток. Он закричал:
– Ты слесарь – сам и смотри. Зря, что ли, белый хлеб в училище жрал. Да живо! Надо успеть до курьерского.
В топку не сунуться. Охлаждали, как могли, – паром, воздухом, водой.
– Колосники упали. Чтоб их черт побрал!..
– Черт тут не поможет… Лезь в топку – ставь их на место.
– Я же сгореть могу.
– Можешь, ежели без головы. Давай еще охлаждай.
Машинист натянул на Филиппа всю одежду, что была под рукой. Потом стал обливать его водой.
– Лезь! Да живее! Туда и назад! Туда и назад!
Филипп обгорел. Но за несколько попыток с обливаниями водой он успел очистить место, поднять и поставить на решетки колосники.
Машинист с большим трудом вытащил его из топки. Парень тяжело дышал. Не мог говорить.
– Терпи, сынок. Доедем – вылечим. А пока терпи. Тут помочь некому. Мы в горах. Одни мы с тобой…
Машинист сам начал бросать уголек в топку. Подал сигнал. Состав тронулся. Начался нагон.
– Только бы без жертв. Только бы успеть… Спаси нас, Господи!
На полных парах пролетели станцию, где ожидал отправления курьерский. Дежурный что-то кричал, грозил кулаком. Машинист расплылся в улыбке. Протер паклей потное, грязное лицо.
– Успели. Успели… – повторял он в такт стуку колес. – Все живы. Все! Держись, парень, и тебя спасем.
…Многие годы Филипп ударно трудился на железнодорожном транспорте СССР, выезжал в Москву на слеты передовиков. Вместе со всеми отмечал ежегодный День железнодорожника.
Виктор Кушниренко, историк литературы — по воспоминаниям своего отца Филиппа Евдокимовича Кушнеренко
